Одна из трёх дверей, ведущих в гостиную, приоткрылась, и на пороге появился Аристарх Резнельд. Недобрая улыбка змеилась по его тонким губам. Он был облачён в роскошный атласный халат, пистолет в правой руке был нацелен на Шумилова.
— Семейка в сборе, — усмехнулся Алексей Иванович. — Уж не знаю, как правильнее вас назвать: цирк уродов или парад убийц?
— Аккуратнее в выражениях, господин Шумилов, — грозно провозгласил Резнельд, пошевелив дулом пистолета.
— В самом деле? А что вы мне сделаете? Трупного токсина у вас под рукой нет… Ах, ну да, у вас пистолет… Кстати, осторожнее с пистолетом, он может выстрелить. Это самая большая глупость, какую только можно придумать: стрелять в середине дня в номере-люксе гостиницы «Европа». Вам не миновать каторги, поверьте мне как юристу. Может быть, воспользуетесь кочергой: вот камин, а рядом прекрасный золочёный каминный набор, кочерга, щипцы и, кстати, очень хороший топорик. Может, попробуете топорик, господин Резнельд?
— Ксаня, я его убью, — прорычал немец.
Максименко промолчала, а Шумилов засмеялся. От души, по-настоящему, сейчас ему стало действительно весело. Немец, видимо, совсем не понимал сложившуюся ситуацию.
— Господин Резнельд, ваша зазноба только и ждёт, чтобы вы меня убили! Понимаете вы это? В создавшейся ситуации это для неё наилучший выход из положения. Всё будет свалено на вас — и убийство Николая Максименко, и убийство Алексея Шумилова. Ей нужна сцена африканской ревности, неужели же не ясно. Ну, станьте же наконец Оттело, или Атиллой…
Ведь именно так называла вас Ксаня!..
— Ах ты, сволочь притворная, ах ты, гад! — процедила Александра Егоровна. — Что б ты сдох, чтоб тебя черви ели!..
— Не сегодня, госпожа Максименко, не сегодня. Я, собственно, явился к вам по делу, а вовсе не для того, чтобы пустые разговоры разговаривать и выслушивать базарную пошлейшую ругань. Хочу довести до вашего сведения, что счёт-депо, открытый вами в «Учётно-ссудном банке», сегодня утром арестован по прямому распоряжению директора Департамента полиции Вячеслава Константиновича Плеве.
— Что-о-о?! — синхронно выдохнули Резнельд и Максименко. Аристарх как будто бы даже всхлипнул, или это только показалось Шумилову?
— Да-да, представьте себе. Я всегда бью негодяев по самому больному месту. У вас самое больное место — кошелёк. Так что теперь у вас этих денег нет. Не далее как вчера я встречался с господином Плеве, и его превосходительство принял решение распорядиться о приостановке всех операций со счётом. Сегодня утром чиновник для особых поручений господин Блок имел встречу с председателем правления банка и довёл ему под роспись данное решение.
Резнельд неожиданно повернулся к Александре Егоровне и прорычал:
— Это всё ты, ты, дурища! Я тебе говорил не иметь дела с Шумиловым! Я тебя заклинал не верить ему! А ты всё вертела перед ним задом, все думала, что умнее всех! Как же — сладкая да сдобная, одни титьки чего стоят, а главное — миллионщица! Думала, что любого купишь с потрохами!
— Заткнись! — в голос заорала Александра Максименко, даже не пытаясь сдержать себя. — Я не хочу ничего слышать! Всё началось с тебя, тщедушный, рахитичный уродец! Если бы ты не влез со своим мышьяком и не взялся за дело сам, когда я тебя просила предоставить всё мне…
— Никакого мышьяка не было, дура! Я уже устал повторять, мышьяка не было вовсе! Я никого не травил, хватит возводить на меня напраслину! Лучше разберись со своей не в меру деловой мамашей!
— При чём тут маменька? Её вообще не было в Ростове, когда умер Николай. А вот ты был! Этот мышьяк тебе покоя не давал! Это у тебя руки чесались!
— Я повторяю, дурища, я не травил мышьяком твоего дурачка-мужа! Не прикасался я к мышьяку! — Резнельд с досады даже ногами по полу затопал.
— Как же тогда его нашли две экспертизы?! Ты даже в эту минуту мне лжешь! Ты ничего не можешь сделать толком, как положено мужчине! Ты не можешь довести до конца начатое…
Шумилов захлопал в ладоши. Мгновенно возникший скандал развеселил его даже больше, чем нелепый выход Резнельда с пистолетом в руке.
— Александра Егоровна, я полагаю, что Аристарх действительно не травил вашего покойного мужа мышьяком, — вмешался в перепалку любовников Шумилов. — Вы совершенно напрасно на него наговариваете. Этот трусливый человечишко никогда не возьмёт на себя ответственность ни в одном серьёзном деле. У Аристарха не тот темперамент. Он из тех людей, кто всю работу предоставляет женщине. Мышьяк содержался в том самом яде, который вы, Александра Егоровна, получили от Блокулы. Да-да, не смотрите на меня так. Яд, который вы использовали против своего мужа, был двухкомпонентным, помимо трупного токсина, там была и весьма значительная доля мышьяка. Так что во всём вы можете винить только саму себя.
Шумилов прошёл к выходу, но остановился в дверях и добавил:
— Возвращайтесь в Ростов, Александра Егоровна. Вас ждёт суд и неизбежная конфискация имущества, так что обдумайте линию защиты. Аристарх бросит вас в самое ближайшее время, как только убедится, что вы действительно потеряли все деньги и имущество. Без них вы ему не нужны. А ваши ростовские друзья будут вам вслед показывать пальцем и плеваться. Но вы, Александра Егоровна, строго людей не судите: во всём случившемся вы виноваты сами. Счастья я вам не желаю — уж увольте! — и признаюсь, что расстаюсь с вами безо всякого сожаления. Прощайте!
И беспрепятственно вышел.
Эпилог Лето 1890 года выдалось в Санкт-Петербурге жарким и влажным. По ночам шли дожди, а к полудню гранит набережных и брусчатка мостовых уже дышали жаром, столь несвойственным северному городу. Можно было подумать, что столица России перенеслась с прохладных берегов Невы куда-то в среднеазиатскую пустыню. Все, кто мог уехать из Питера, поспешили это сделать. Кто уехать не смог — скрежетал зубами и делал вид, что рад обрушившемуся на город пеклу.
В середине июня Антонин Максименко прислал Шумилову письмо, в котором сообщил, что намеревается в ближайшие дни посетить Санкт-Петербург. И действительно, двадцатого числа он предстал собственной персоной на пороге квартиры госпожи Раухвельд, у которой Алексей Иванович Шумилов снимал две комнаты и столовался уже много лет. Антонин за прошедший год сильно изменился, превратившись из скромного учителя провинциальной гимназии чуть ли не в настоящего лондонского денди. Он был одет в светлый костюм и держал в руках инкрустированную серебром костяную трость.
Шумилов, увидя старого знакомого, только руками развёл:
— Антонин Фёдорович, да вы ли это?
Они обнялись по-настоящему сердечно, и Антонин с улыбкой ответил:
— Пришёл звать вас в ресторан. Где у вас самый хороший, едемте…
Шумилов ехать отказался, поскольку имел на этот день другие планы, но пригласил Антонина в свой кабинет для разговора. Там, выпив за встречу символическую рюмку коньяку и закусив лимоном, они чинно расселись в креслах друг напротив друга.
